Неточные совпадения
Одно, что он нашел с тех пор, как
вопросы эти стали занимать его, было то, что он ошибался, предполагая по воспоминаниям своего юношеского, университетского круга, что
религия уж отжила свое время и что ее более не существует.
«
Вопросы о ее чувствах, о том, что делалось и может делаться в ее душе, это не мое дело, это дело ее совести и подлежит
религии», сказал он себе, чувствуя облегчение при сознании, что найден тот пункт узаконений, которому подлежало возникшее обстоятельство.
Климу Ивановичу уже знакомо было нечто подобное,
вопрос о достоверности знания, сдвиг мысли в сторону
религии, метафизики — все это очень в моде.
Я приставал к нему часто с
религией, но тут туману было пуще всего. На
вопрос: что мне делать в этом смысле? — он отвечал самым глупым образом, как маленькому: «Надо веровать в Бога, мой милый».
В эту минуту обработываются главные
вопросы, обусловливающие ее существование, именно о том, что ожидает колонию, то есть останется ли она только колониею европейцев, как оставалась под владычеством голландцев, ничего не сделавших для черных племен, и представит в будущем незанимательный уголок европейского народонаселения, или черные, как законные дети одного отца, наравне с белыми, будут разделять завещанное и им наследие свободы,
религии, цивилизации?
Я могу признавать, что конституционная
религия протестантизма несколько посвободнее католического самодержавия, но принимать к сердцу
вопрос об исповедании и церкви не могу; я вследствие этого наделаю, вероятно, ошибок и уступок, которых избежит всякий самый пошлый бакалавр богословия или приходский поп.
Те, для которых эта
религия не составляла в самом деле жизненного
вопроса, мало-помалу отдалялись, на их место являлись другие, а мысль и круг крепли при этой свободной игре избирательного сродства и общего, связующего убеждения.
Это есть
вопрос о том, можно ли понимать христианство как
религию страха и запугивания.
Бесплодно и нелепо ставить
вопрос о том, может ли быть оправдано творчество с точки зрения
религии искупления.
Вспоминаю, что однажды в Новоселовском кружке происходили прения по
вопросу о введении в программу духовных академий преподавания сравнительной истории
религий.
Появление
религии прогресса и социализма обостряет религиозно-эсхатологическую проблему, ставит перед христианским сознанием
вопрос о религиозном смысле истории и ее завершении, служит возрождению религиозному, связанному с обетованиями и пророчествами.
Вопрос о сущности зла есть основной
вопрос жизни и смерти, и нет решения этого
вопроса вне
религии Св.
На формальную почву не может быть поставлен
вопрос о христианской свободе, он должен быть поставлен на почву материальную, т. е. свобода в христианстве должна быть осознана как содержание христианской
религии.
От этих житейских разговоров Захаревский с явным умыслом перешел на общие
вопросы; ему, кажется, хотелось определить себе степень моей либеральности и узнать даже, как и что я — в смысле
религии.
На
вопросы ее об этой
религии древних он, наморщив лоб, с важностью отвечал ей: «Des bêtises!
— С давних веков, — начал он, — существует для людей
вопрос: что бывает с человеком после смерти его?
Вопрос этот на первый взгляд может показаться праздным, ибо каждая
религия решает его по-своему; но, с другой стороны, и существенным, потому что люди до сих пор продолжают об нем беспокоиться и думать.
Прежде скажу о тех сведениях, которые я получил об истории
вопроса о непротивлении злу; потом о тех суждениях об этом
вопросе, которые были высказаны как духовными, т. е. исповедующими христианскую
религию, критиками, так и светскими, т. е. не исповедующими христианскую
религию; и, наконец, те выводы, к которым я был приведен и теми и другими, и историческими событиями последнего времени.
В наше время только человек совершенно невежественный или совершенно равнодушный к
вопросам жизни, освящаемым
религией, может оставаться в церковной вере.
Говорили о
религии — ирония, говорили о философии, о смысле и целях жизни — ирония, поднимал ли кто
вопрос о народе — ирония.
Обсуждением самых серьезных
вопросов, требовавших глубины христианского настроения и преданности делу, занимались люди самого легкого светского воспитания, и оттого неудивительно, что в результате из школы поклонников Фернейского пустынника распространялся материализм, щеголявший одними фразами, а наши франкмасоны во всем своем учении не видали ничего, кроме обрядов, из которых устраивали свою «высшую
религию», на что, как известно, настоящее масонство вовсе не претендовало.
— А потому, что если бы вы имели его достаточное количество, так и не возбудили бы даже
вопроса: крестить ли вам вашего сына или нет, а прямо бы окрестили его в
религии той страны, в которой предназначено ему жить и действовать, и пусть он сам меняет ее после, если ему этого пожелается, — вот бы что сказал вам здравый смысл и что было бы гораздо умнее и даже либеральнее.
Он легкомысленно перебегает от одного признака к другому; он упоминает и о географических границах, и о расовых отличиях, и о равной для всех обязательности законов, и о присяге, и об окраинах, и о необходимости обязательного употребления в присутственных местах русского языка, и о господствующей
религии, и об армии и флотах, и, в конце концов, все-таки сводит
вопрос к Грацианову.
Старик не верил в бога, потому что почти никогда не думал о нем; он признавал сверхъестественное, но думал, что это может касаться одних лишь баб, и когда говорили при нем о
религии или чудесном и задавали ему какой-нибудь
вопрос, то он говорил нехотя, почесываясь...
Павлин. И, как всякое оружие защиты,
религия подлежит развитию и совершенствованию. Посему: если мы лишились светского главы — необходимо оную заменить духовной. В Москве поднят
вопрос об избрании патриарха…
Пред нами встает во всей трудности
вопрос об отношении философии и
религии.
При ответе на этот
вопрос в тех многочисленных определениях
религии, которые делаются в религиозно-философской литературе, в большинстве случаев делается попытка установить те или иные черты (или задачи) истинной религиозности, иначе говоря, высказывается нормативное суждение о том, чем должна или может быть
религия в наиболее совершенной форме.
Для того чтобы правомерно поставить этот
вопрос в трансцендентальном смысле, не нужно еще предрешать
вопроса о характере
религии и данном ее содержании; достаточно лишь того, чтобы можно было и относительно
религии поставить то же самое если, какое подразумевается относительно науки, этики, эстетики: если. она есть.
К этому и сводится
вопрос: как возможна
религия?
Развитое в тексте понимание соотношения между философией и
религией дает иное его истолкование и в значительной мере снимает самый
вопрос о разнице между религиозной и общей метафизикой, ибо в существе они совпадают и могут различаться скорее в приемах изложения.
Истины
религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем сознании непосредственным и в этом смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских
вопросов, так определяет взаимоотношение между общей философией и религиозной философией: «Религиозная метафизика отличается от теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов религиозного сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки религиозного сознания из отношения, заложенного в религиозной психологии, тогда как теоретическая метафизика идет путем научной индукции.
Относительно науки о
религии уместно поставить тот же самый
вопрос, что и относительно религиозной философии: нужна ли для
религии наука о
религии, имеет ли она положительный религиозный смысл или ценность?
Впрочем, если осознанная потребность искупления и спасения, как и мировая скорбь, психологически располагает к
религии, однако сама по себе она еще не является ею, как поставленный
вопрос, хотя уже предполагает возможность разрешения, все же сам не становится еще ответом.
Итак, на предварительный и общий
вопрос «как возможна
религия?» отвечаем:
религия есть непосредственное опознание Божества и живой связи с Ним, она возможна благодаря религиозной одаренности человека, существованию религиозного органа, воспринимающего Божество и Его воздействие.
Когда же распространившееся христианство силою вещей сделалось и общеимперской
религией, перед теократическим сознанием его встал новый
вопрос: какова же природа власти христианского императора и поглощено ли в ней начало звериное божественным, иначе говоря, есть ли она теократия?
Напротив, данная нами постановка
вопроса преследует пока чисто формальные цели, так сказать, трансцендентального анализа
религии.
Чтобы была возможна
религия не только как жажда и
вопрос, но и как утоление и ответ, необходимо, чтобы эта полярность, эта напряженность иногда уступала место насыщенности, чтобы трансцендентное делалось ощутимым, а не только искомым, приобщало собой имманентную действительность.
Можно, однако, поставить
вопрос: если в мифе
религия имеет откровение самой Истины, доступное оку веры, то какое же значение имеет еще философствование о том же?
Совсем другое место занимает
вопрос о боге в жизнеотношении дионисическом, — в
религии орфиков, большинства представителей средневекового христианства, Гюисманса, Достоевского.
Я нашел кружок из разных элементов, на одну треть не русских (немцы из России и один еврей), с привычкой к молодечеству на немецкий лад, в виде постоянных попоек, без всяких серьезных запросов, даже с принципиальным нежеланием на попойках и сходках говорить о политике,
религии, общественных
вопросах, с очень малой начитанностью (особенно по-русски), с варварским жаргоном и таким складом веселости и остроумия, который сразу я нашел довольно-таки низменным.
Разговор вообще перешел на
религию и, в частности, на
вопрос о религиозном элементе в воспитании детей. Этот элемент, по мнению Короленко, необходим, его требует сама природа ребенка. Сын Чернышевского воспитывался совершенно вне
религии, вот, в том уже возрасте, когда мы начинаем сомневаться и терять веру, он стал верующим.
Но все диалектически меняется, когда ставится
вопрос об отношении к
религии внутри коммунистической партии, а следовательно и внутри коммунистического государства и общества.
Вопрос об отношении коммунизма к
религии и особенно к христианству требует особого рассмотрения.
Маркс был человек мысли, и для него борьба против
религии была прежде всего
вопросом изменения сознания.
Так как в марксизме и в социализме перестали видеть
религию, целостное миросозерцание, отвечающее на все
вопросы жизни, то освободилось место для религиозных исканий, для духовного творчества.
Я стал выведывать у него причины, побудившие его на такой серьезный и смелый шаг, как перемена
религии, но он твердил мне только одно, что «Новый завет есть естественное продолжение Ветхого» — фразу, очевидно, чужую и заученную и которая совсем не разъясняла
вопроса.
Поэтому второе решение
вопроса о мировой гармонии, предлагаемое
религией прогресса, Достоевский радикально отвергает и восстает против него.
— Какие там
вопросы! Такая коммунистка, что просто замечательно. Сколько просветила темных людей! Я и сама темная была, как двенадцать часов осенью. А она мне раскрыла глаза, сагитировала, как помогать нашему государству. Другие, бывают, в партию идут, чтобы пролезть, в глазах у них только одно выдвижение. А она вроде Ленина. Все так хорошо объясняет, — все поймешь: и о рабочей власти, и о
религии.
Узнав от него, что он не католик, а православный, они начали развивать перед ним разные теологические
вопросы, от них перешли к догматическим, и в конце концов всячески старались его совратить в католицизм, доказывая, что это единственная
религия, ведущая к спасению души.
Говорят, что в кумирнях, под видом молитв, они собираются по ночам для обсуждения
вопросов, касающихся не одной
религии, но и политики.
На этот
вопрос нет ответа в пределах
религии искупления.